— Представь, что зачистили вы Зону до последней животины, убрали все аномалии, раскурочили артефакты. Всё, нет Зоны, и не будет больше никогда.
— Ну, представил.
— А дальше? Куда подашься, Седой?
Желваки на скулах сгладились. Седой задумался.
— Земля большая. Где-нибудь пригожусь.
— Вот именно, что где-нибудь, и, скорее всего как-нибудь. Поди, плохо после того, что в Зоне прошёл, где себя уважал, где, наконец, нужен был, за Периметром ломом снежок долбить и копеечку считать от подачки до подачки.
— Вот, значит, как, — Седой хмыкнул. — Может быть, и снежок. Да только совесть при этом чистая будет, что свой долг выполнил, что людей спасал. А ты вот, Лунь, шкура.
— А ты дурак, — ответил я на комплимент взаимной любезностью.
— Это почему же?
— Потому как мозгами раскинуть тебе лениво. Зона это не только одна сплошная дрянь. Это, знаешь ли, перевороты в науке, новые знания, вслед за которыми придут и новая техника, и новые лекарства, и, чем чёрт не шутит, на планете меньше гадить станем. А денег я не больше твоего зарабатываю. «Долги» «ботаникам» хабар мешками таскают, попутно с исполнением великой миссии, так сказать. И правда на всех одна, и только вы одни её знаете, а все остальные либо упорствующие в своих заблуждениях идиоты, либо, как ты изволил выразиться, шкуры. Сектантством пахнет, дружище. Крайностей я не люблю, Седой, и потому останусь одиночкой.
Седой крякнул, потёр подбородок и достал из своего сидора бутылку водки.
— Извини, Лунь. Сгоряча ляпнул. Может, и так, что у каждого своя дорожка должна быть, и правда для всех разная. С другой стороны, ты и без нас тварей щёлкаешь как надо, так что можешь и одиночкой по Зоне лазить. Каждому своё.
Я усмехнулся про себя — надо же, разрешил, так сказать, устной резолюцией. Бумажку бы ещё дал: «Подателю сего сталкеру Луню позволяется отныне беспрепятственно передвигаться по Зоне ввиду несомненной пользы оного как истребителя мерзких мутантов. Представитель клана „Долг“ защитник правого дела Седой». А снизу чтоб печать круглая. Естественно, последние свои мысли я не озвучил.
— Мир? — Седой уже свернул бутылке блестящую голову и разливал водку в два крошечных пластмассовых стаканчика.
— Мир, — согласился я. В люк постучали. Просто день открытых дверей какой-то…
— Эй, чуваки! Сами мы не местные, голодаем, скитаемся! — заорал кто-то сверху странно высоким, хрипловатым голосом. — Дайте водички попить, а то так жрать хочется, что и переночевать негде!
Что за идиот… орать вот так, посреди ночной Зоны это всё равно, что раздать приглашения всем тварям в радиусе километра на званый ужин. И поучаствовать на нём же в качестве главного блюда.
Седой кивнул, перехватывая удобнее автомат, я поднял люк. В подвал заглянула чумазая мордочка — идиот при ближайшем рассмотрении оказался идиоткой лет двадцати.
— Здорово, чуваки, — на вымазанном сажей и кирпичной пылью лице засияла широкая белозубая улыбка. Схватив безумную девицу за отворот старенького латаного комбинезона, я вдёрнул в люк неожиданно лёгкое тельце. Та возмущённо вякнула, но, получив затрещину от Седого, сочла за лучшее промолчать. Я быстро закрыл люк и прислушался. Кажись, пронесло…
— Ты чё, с дуба рухнула, дебилка? — негромко поинтересовался Седой. — Нашла место глотку драть. Откуда такая?
— От блин, я попала. «Долг». Маза фака, — произнесла с бесконечной печалью в голосе юная дева. Пожалуй, я поторопился с возрастом. Двадцати ей точно не было.
— «Свобода», — мрачно констатировал Седой.
Я пробежался взглядом по новой гостье. Седой не ошибся. Ошибиться было просто невозможно. Вышитые «пацифики» на драном, практически бросовом комбезе. «Фенечки» в три ряда на тощих запястьях. Ну и, естественно, алюминиевый лист конопли на шее и несколько стилизованных под безопасные бритвы висюлек с надписями «Пису Пис — Miru Mir», «Да здравствует Свобода» и даже совершенно неуместное «Fuck you self!».
— Тебя как звать-то? — спросил я.
— Я Хип, — охотно откликнулась девчонка и добавила грустно. — От ёкарный бабай, уж попала, так попала…
— Я фигею, — доверительно сообщил Седой.
— Очень приятно. Я Хип.
— Понял уже.
— Лунь. Одиночка, — представился я. В этот момент в люк тихо поскреблись.
— Ну вот. Начинается, — Седой вздохнул. — Молодец, едрит твою налево. Сейчас эта тварь своих друганов позовёт. Приятного аппетита им пожелай, если успеешь.
— Не, — отрицательно покачала головой Хип. — Это доход какой-то на хвост сел. Обдолбанный на всю башку, но жалко, пропадёт.
— Не зомби?
— Ага, такая я дура, что зомбака от живого не отличу. Откройте ему уже. От, бли-ин…
Ржавый люк уже в четвёртый раз заскрежетал по бетону, и к нам буквально ввалилось тело в засаленной, выцветшей химзащите.
— Благодарствую, — буркнуло нечто, устраиваясь в уголке и сбрасывая на спину прорезиненный капюшон.
Меня разобрал смех. Закусив губу, я идиотски хихикал, глядя на банку с окурками. Компания в сборе. Одиночка, «Долг», «Свобода» и «Монолит». Вскоре не выдержал и Седой.
— Обкурились, — определила Хип. До неё юмор ситуации ещё не дошёл. Монолитовец хмурился.
— Скажу нашим — не поверят, — отдышался, наконец, Седой, отложив автомат так, чтобы можно было до него дотянуться. — Да хорош уже блинами крыть, пигалица. Не трону.
— Оружие есть? — спросил я Хип.
— Ну, — моим глазам предстал «Макаров» с порыжевшим затвором. — Маслят тока три штуки. Похавать есть чего? А то, блин, брюхо к спине уже присохло.